You are the one
Melina_Divine сподвигла меня поучаствовать в очень интересном мероприятии, название которому "Месяц драбблов".
Присоединилась я, конечно, поздновато, но лучше уж так...)
Алфавитные драбблы.
"Р" - Радио:
последнее желаниеСтаруха казалась Тиллю мертвой задолго до того, как ее скукоженное, сморщенное тело наконец опустили в наскоро сколоченный гроб. Тилль с нетерпением ждал этого дня: теперь-то он наконец приведет квартиру в порядок. Проветрит как следует, и спертый запах уйдет; запах сигарет и лекарств, запах, который обвил эти стены, словно плющ. Потом Тилль возьмет мешок, сложит туда все старухины пожитки и отправит на свалку, тем самым навсегда избавив дом от ее присутствия. Теперь уже окончательно.
- Только не выбрасывай радио, дорогой, - говорила она, говорила без устали, особенно когда у нее поднималась температура и шла носом кровь. - Делай что хочешь, но не выбрасывай.
Тилль кивал, вымученно улыбался и всякий раз повторял ей, чтобы даже не помышляла о смерти. Оба понимали, что конец близок. Старуха боялась, а Тилль предвкушал. Квартира была размером мышиную нору, зато становилась полной собственностью Тилля. Не зря он все-таки столько лет терпел это соседство, эту древнюю, как сама жизнь, бабку. Не зря таскал из-под нее судно, не зря утирал вспотевшее лицо, не зря.
- Радио, - повторяла старуха, и ее седовласая маленькая голова металась по подушке.
Что за странная причуда! Не все ли равно, что сделается со старым приемником после того, как над тобой будет два метра земли? Квартиру продать - это да, можно, но вот радио - не трогать. Дурная, ей-богу.
Радио раздражало Тилля больше всего остального, наверно, даже больше самой старухи. Она ведь его никогда не выключала, даже ночью; Тилль, вставая, чтобы выпить воды, частенько слышал, как из ее комнаты тихо поет Паворотти. Радио играло, когда она спала и ела, бредила и каталась по полу , задыхаясь от кашля. Старуха до самого смертного часа не расставалась с сигаретой. Неудивительно, что в свое время ее поразил рак. Удивительно, что она продержалась так долго.
- Не выбрасывай радио, Тилль. Только не выбрасывай. Ты мне обещаешь? - старуха схватила Тилля чуть повыше локтя и сжала так сильно, как только могла. Было мерзко, но Тилль заставил себя кивнуть и улыбнуться.
- Конечно.
Радио было первым, что Тилль засунул в мусорный мешок на следующий день после похорон.
"Т" - Тварь:
боишься ли ты темнотыЛет до тринадцати Тилль не мог спать без света: страх темноты, с пеленок следовавший за ним по пятам, подчас приближался и начинал дышать в затылок. Если ему доводилось провиниться перед матерью, она в наказание отбирала ночник, и тогда Тилль не спал всю ночь. Шорох листвы за окном казался ему чьим-то сбивчивым дыханием. Скрипнувшая половица - сигналом об опасности: значит, приближается враг, значит, скоро Тиллю придется плохо. Тилль даже не знал, сможет ли он закричать, когда на горле сомкнутся хищные клыки. Может, он только и успеет, что пискнуть, как мышь, доставшаяся кошке на ужин. Тилль забивался в уголок, подтянув коленки к груди и кусал губы, боясь закричать и тем самым выдать себя. Он знал: тварь, затаившаяся под кроватью, очень ждет момента, когда Тилль наконец заснет.
Страху было уже много лет, когда-то Тилль все-таки решился и, дрожа всем телом, заглянул под кровать. Тилль долго не мог заставить себя открыть глаза, оттягивая неизбежное. Неизбежным было то, что под кроватью не было никаких тварей, оскалившихся в голодной ухмылке. Там не было никого вообще - только замусоленный плюшевый медведь, с которым когда-то в обнимку спал Тилль.
Похоронив старуху,Тилль вытряс из ее комнаты абсолютно все. Снял даже картины со стен. Снял плафоны, выкрутил лампочки, отодрал обои ненавистного серого цвета. И, конечно, выкинул пропахшие табаком ковры. Но под кровать так и не заглянул.
"У" - Улитка:
ты не одинПрошло, наверно, недели две: Тилль не мог сказать точно. Он потерял счет времени. Гул часов бил по голове, словно молот, и с каждым новым ударом Тиллю казалось, что она приближается. Ноздри сужались, будто не желая впускать столь хорошо знакомый за многие годы запах табака. Тилль готовился: вот сейчас скрипнет половица, сейчас взвоют дверные петли, сейчас... Все обходилось, и железная балка, зажатая во вспотевшей ладони, падала на пол.
Он был совершенно один, совершенно.
Но детский страх цеплял его за рукав и тащил за собой, в прошлое, к тому маленькому Тиллю, который все никак не мог заставить себя заглянуть под кровать. Тилль, стыдясь самого себя, опять забивался в угол, стараясь унять колотящееся сердце и бывало накрывался с головой одеялом, заползал под него, как улитка - в раковину.
Эмми, подруга Тилля, с которой они теперь виделись до странности редко, не понимала, почему он не зовет ее к себе. Они ютились в норке Эмми - совсем крохотной, в разы меньше той, что досталась Тиллю от старухи.
Тилль не думал об Эмми. Тилль уверял себя, что ни в чем не виноват, что выполнил уговор, что сделал все честно. Два года трясся над этой мумией, два года собирал по квартире дымящиеся бычки, два года мыл и скоблил, ходил по аптекам, словно посыльный. Квартира теперь принадлежит ему, ему, как было условлено! Только он мог решать, что делать со старухиным барахлом.
- Потом, Эмми, - всякий раз отвечал Тилль, качая для убедительности головой. - Только не сейчас.
- Но Тилль... Я всего лишь хочу побыть с тобой вдвоем, - огорчалась она, - здесь соседи, - Эмми ткнула пальцем в пространство: там, за стенкой, чужие уши и глаза, Тилль, как ты не понимаешь... - А у тебя мы могли бы остаться одни.
Тилль совсем не был в этом уверен.
"Ф" - Фотография
то, чего не должно бытьТилль неоднократно ловил себя на мысли, что без Эмми было бы проще. Эмми, от которой он уходил засветло, по дороге оправляя смятую одежду, провожала Тилля недовольными серыми глазами и, желая как-то уязвить его, демонстративно отказывалась поцеловать на прощание. Сколько он знал таких Эмми, которым постоянно что-то хотелось от Тилля, как он устал от их похожести! После смерти старухи кокетливые намеки превратились во вполне конкретные требования: Тилль теперь может жениться на Эмми, не правда ли? Он должен подхватить ее потрепанный кожаный чемоданчик и отнести в свои новообретенные аппартаменты, предварительно водрузив на пухлый пальчик Эмми колечко с камушком.
- Так что, Тилль? - повторяла Эмми, и ее стеснительно поджатые губы раскрывались подобно цветку. - Когда?..
Он бы и не приходил к ней вовсе, если бы не страстное желание находиться как можно дальше от собственного дома. Счастье, что Эмми не знала о том, что играет в жизни Тилля роль спасательного круга, иначе бы давила на него с двойным усердием.
- А вот бы у нас родился ребенок, Тилль, - восклицала Эмми, и ее лицо, озаренное мечтальной улыбкой, казалось Тиллю особенно смешным. Эмми сделала вид, что целует невидимую крошечную головку: вот, какой бы у нас был малыш, Тилль! А Тилля затошнило: этими губами Эмми минутой назад скользила по его телу, прокладывая влажный маршрут от подбородка до ключицы и ниже, намного ниже... И что же, уже ребенок? Эмми, похоже, вознамерилась опутать Тилля, как паук - муху, сдавить мохнатыми лапками и выпотрошить наизнанку. Нет уж.
Тилль в очередной раз открывал дверь своей квартиры с колотящимся сердцем. Нет, пусто. Пусто, как обычно, хватит уже трястись, Тилль. Скоро даже мертвые стены начнут хохотать над твоим страхом.
Чтобы успокоиться, Тилль решил заглянуть в старухину комнату, открыл дверь рывком и замер на пороге. За время его отсутствия ничего не изменилось, на что он отчаянно надеялся даже в тот момент, когда Эмми по-змеиному выгибалась, впиваясь коготками в плечи Тилля.
Тилль недоверчиво оглянулся, прошелся по ворсистому ковру. Пусто, он ведь почти все выбросил после похорон. Тилль глянул на подоконник, проверил оба кресла и (после короткой заминки) заглянул под кровать. Чисто, как сказали бы в полиции. Ничего.
Тилль, почти успокоившись, собрался было уйти, как вдруг его внимание что-то привлекло. Нет, не может быть, он же вымел отсюда все, все до последней соринки! Что там может лежать, высовываясь из-под ковра? Тиллю на миг показалось, что огромная тварь насмешливо показывает ему язык.
Он нагнулся, дрожащей рукой нащупал небольшой прямоугольный листок бумаги. Нет, не листок, фотографию. И струйка пота медленно скатилась вдоль линии позвоночника.
Это был снимок старухи. Черная юбка, белая блуза, нитка жемчуга на шее: Тилль прекрасно помнил, в чем ее хоронили, помнил восковое лицо, которое впервые за годы казалось ему спокойным. Помнил, как она смотрелась в гробу и помнил, что в голове шальной мыслишкой пронеслось: вот теперь-то старая карга на своем месте, давно ей пора было улечься в деревянный ящик, сложив руки поперек груди.
Тилль точно знал: никто не фотографировал старуху лежащей в гробу. Да и не было на снимке никакого гроба. Старуха стояла, раскинув руки в стороны прямо посреди собственной комнаты, в которой сейчас стоял Тилль. И ухмылялась, ухмылялась во все свое отвратительное, испещренное морщинами лицо.
Тилль, сглотнув, опустился прямо на пол. Последние несколько лет старуха не вставала с кровати - это он знал точно. Тилль выбросил все ее фотографии, которые только нашел - об этом он тоже помнил, как и том, что найденного снимка не было ни в одном из трех альбомов, выброшенных Тиллем.
Тилль дрогнувшей рукой потянулся к телефону: кажется, пришла пора позвать Эмми к себе.
"Ш" - Шалава
интервенцияЭмми освоилась в квартире Тилля на удивление быстро. И пары дней не прошло, как исчез запах одеколона, затхлости и побелки, подменив собой на удивление терпкий аромат ее духов. Полочка в ванной теперь ломилась от той ерунды, без которой ни одна из женщин, подобных Эмми, просто не могла существовать: десятки баночек с кремами, бесконечные мыльца и шампуни, ватные диски и разноцветные маленькие коробочки неизвестного назначения, от пестрости которых у Тилля начинала кружиться голова. Больше всего его обозлила зубная щетка, которую Эмми гордо водрузила в стаканчик рядом с раковиной - так интервенцы ставили флаг своей страны на завоеванных землях.
Нет, больше всего Тилля обозлило то, что теперь от Эмми было некуда деться. Эмми была повсюду.
Но вспоминая, зачем он ее сюда позвал, Тилль успокаивался. Эта субтильная сероволосая мышка весом не больше сотни фунтов казалась Тиллю щитом, за который он в случае чего обязательно спрячется.
- Как же здесь здорово, - щебетала Эмми, намыливая оконное стекло. Да уж, после того как комната Тилля превратилась в примерочную магазина одежды, она, по мнению Эмми, действительно стала вполне пригодной. Тилль терпел и молча улыбался, осознавая, что очень скоро Эмми придется поплатиться за все - о да, он будет платить ей. И обязательно потом выкинет к чертям все ее воняющее ароматическими маслами барахло, как в недавнем прошлом выкинул четыре мешка старухиных вещей.
Будь родители живы, они бы, конечно, одобрили выбор Тилля. А вот старший брат, погибший десять лет тому назад под колесами грузовика, наверняка бы покрутил пальцем у виска. Со шлюхами разве живут, Тилль? Шлюх положено трахать, а не вить с ними семейное гнездышко. Не женятся на них, а ведь на это ведь рассчитывает Эмми, регулярно просматривающая каталоги свадебных платьев на глазах у Тилля?
- Я хочу родить тебе двоих детей, - как-то сказала Эмми, доведенная несколькими движениями Тилля до оргазма. - И чтобы старшим был мальчик. И пусть его будут звать, как тебя.
Тилль уже подумывал о том, чтобы рассмеяться в голос, как вдруг почувствовал смутно знакомый запах сигарет. Почувствовал и похолодел.
- Ты что, курила, Эмми?
- Я? - Эмми удивленно взглянула на Тилля, словно врач, прикидывающий, какое лекарство прописать тяжелобольному пациенту. - Я же не курю, дорогой, о чем...
- Я что, дурак? - рявкнул Тилль, резко встав с кровати и пройдясь по комнате. Здесь пахло табаком, нет: воняло. Знакомый запах. Горький, тяжелый и очень страшный. - От тебя разит на милю. Сама не чувствуешь?
- Тилль, да ты что! - ахнула Эмми, зачем-то натянув на себя смятую простыню. - Как от меня может пахнуть табаком, если я в жизни не брала в рот сигареты!
- Ты не чувствуешь запаха? - немного мягче спросил Тилль, глядя куда-то сквозь нее.
- Конечно, нет, - покачала головой Эмми и для верности заводила носом: - Тут пахнет моими духами... Они горьковаты, да? Тебе что-то не нравится?
"Мне не нравишься ты", - подумал Тилль и обреченно позволил ей притянуть себя назад и ласкать умелыми (она точно шлюха) губами свое вспотевшее тело. Он обернулся по сторонам, будучи совершенно уверенным в том, что...
Нет, они были одни. Но запах табака не исчезал - запах, которого никогда не было в комнате Тилля очень по-хозяйски в ней освоился.
Продолжай, шлюха-Эмми. Скользи ниже, шалава.
Тилль застонал - не от удовольствия, а скорее чтобы поощрить Эмми. Тилль поднял ее голову вверх одним движением руки, желая поцеловать: может, запах собственной спермы у нее изо рта перебьет другой, табачный, который так щекочет ноздри Тиллю?
- Знаешь, Тилль, - сказала Эмми, осторожно поцеловав его в губы. - Все-таки в твоей комнате лучше... Здесь кровать очень уж скрипит.
Тилль только сейчас понял, что трахал Эмми на той самой лежанке, где всего неделю назад лежала старуха.
Тилль нервно сглотнул и отвернулся. Он не помнил, как они с Эмми оказались здесь.
Присоединилась я, конечно, поздновато, но лучше уж так...)
Алфавитные драбблы.
"Р" - Радио:
последнее желаниеСтаруха казалась Тиллю мертвой задолго до того, как ее скукоженное, сморщенное тело наконец опустили в наскоро сколоченный гроб. Тилль с нетерпением ждал этого дня: теперь-то он наконец приведет квартиру в порядок. Проветрит как следует, и спертый запах уйдет; запах сигарет и лекарств, запах, который обвил эти стены, словно плющ. Потом Тилль возьмет мешок, сложит туда все старухины пожитки и отправит на свалку, тем самым навсегда избавив дом от ее присутствия. Теперь уже окончательно.
- Только не выбрасывай радио, дорогой, - говорила она, говорила без устали, особенно когда у нее поднималась температура и шла носом кровь. - Делай что хочешь, но не выбрасывай.
Тилль кивал, вымученно улыбался и всякий раз повторял ей, чтобы даже не помышляла о смерти. Оба понимали, что конец близок. Старуха боялась, а Тилль предвкушал. Квартира была размером мышиную нору, зато становилась полной собственностью Тилля. Не зря он все-таки столько лет терпел это соседство, эту древнюю, как сама жизнь, бабку. Не зря таскал из-под нее судно, не зря утирал вспотевшее лицо, не зря.
- Радио, - повторяла старуха, и ее седовласая маленькая голова металась по подушке.
Что за странная причуда! Не все ли равно, что сделается со старым приемником после того, как над тобой будет два метра земли? Квартиру продать - это да, можно, но вот радио - не трогать. Дурная, ей-богу.
Радио раздражало Тилля больше всего остального, наверно, даже больше самой старухи. Она ведь его никогда не выключала, даже ночью; Тилль, вставая, чтобы выпить воды, частенько слышал, как из ее комнаты тихо поет Паворотти. Радио играло, когда она спала и ела, бредила и каталась по полу , задыхаясь от кашля. Старуха до самого смертного часа не расставалась с сигаретой. Неудивительно, что в свое время ее поразил рак. Удивительно, что она продержалась так долго.
- Не выбрасывай радио, Тилль. Только не выбрасывай. Ты мне обещаешь? - старуха схватила Тилля чуть повыше локтя и сжала так сильно, как только могла. Было мерзко, но Тилль заставил себя кивнуть и улыбнуться.
- Конечно.
Радио было первым, что Тилль засунул в мусорный мешок на следующий день после похорон.
"Т" - Тварь:
боишься ли ты темнотыЛет до тринадцати Тилль не мог спать без света: страх темноты, с пеленок следовавший за ним по пятам, подчас приближался и начинал дышать в затылок. Если ему доводилось провиниться перед матерью, она в наказание отбирала ночник, и тогда Тилль не спал всю ночь. Шорох листвы за окном казался ему чьим-то сбивчивым дыханием. Скрипнувшая половица - сигналом об опасности: значит, приближается враг, значит, скоро Тиллю придется плохо. Тилль даже не знал, сможет ли он закричать, когда на горле сомкнутся хищные клыки. Может, он только и успеет, что пискнуть, как мышь, доставшаяся кошке на ужин. Тилль забивался в уголок, подтянув коленки к груди и кусал губы, боясь закричать и тем самым выдать себя. Он знал: тварь, затаившаяся под кроватью, очень ждет момента, когда Тилль наконец заснет.
Страху было уже много лет, когда-то Тилль все-таки решился и, дрожа всем телом, заглянул под кровать. Тилль долго не мог заставить себя открыть глаза, оттягивая неизбежное. Неизбежным было то, что под кроватью не было никаких тварей, оскалившихся в голодной ухмылке. Там не было никого вообще - только замусоленный плюшевый медведь, с которым когда-то в обнимку спал Тилль.
Похоронив старуху,Тилль вытряс из ее комнаты абсолютно все. Снял даже картины со стен. Снял плафоны, выкрутил лампочки, отодрал обои ненавистного серого цвета. И, конечно, выкинул пропахшие табаком ковры. Но под кровать так и не заглянул.
"У" - Улитка:
ты не одинПрошло, наверно, недели две: Тилль не мог сказать точно. Он потерял счет времени. Гул часов бил по голове, словно молот, и с каждым новым ударом Тиллю казалось, что она приближается. Ноздри сужались, будто не желая впускать столь хорошо знакомый за многие годы запах табака. Тилль готовился: вот сейчас скрипнет половица, сейчас взвоют дверные петли, сейчас... Все обходилось, и железная балка, зажатая во вспотевшей ладони, падала на пол.
Он был совершенно один, совершенно.
Но детский страх цеплял его за рукав и тащил за собой, в прошлое, к тому маленькому Тиллю, который все никак не мог заставить себя заглянуть под кровать. Тилль, стыдясь самого себя, опять забивался в угол, стараясь унять колотящееся сердце и бывало накрывался с головой одеялом, заползал под него, как улитка - в раковину.
Эмми, подруга Тилля, с которой они теперь виделись до странности редко, не понимала, почему он не зовет ее к себе. Они ютились в норке Эмми - совсем крохотной, в разы меньше той, что досталась Тиллю от старухи.
Тилль не думал об Эмми. Тилль уверял себя, что ни в чем не виноват, что выполнил уговор, что сделал все честно. Два года трясся над этой мумией, два года собирал по квартире дымящиеся бычки, два года мыл и скоблил, ходил по аптекам, словно посыльный. Квартира теперь принадлежит ему, ему, как было условлено! Только он мог решать, что делать со старухиным барахлом.
- Потом, Эмми, - всякий раз отвечал Тилль, качая для убедительности головой. - Только не сейчас.
- Но Тилль... Я всего лишь хочу побыть с тобой вдвоем, - огорчалась она, - здесь соседи, - Эмми ткнула пальцем в пространство: там, за стенкой, чужие уши и глаза, Тилль, как ты не понимаешь... - А у тебя мы могли бы остаться одни.
Тилль совсем не был в этом уверен.
"Ф" - Фотография
то, чего не должно бытьТилль неоднократно ловил себя на мысли, что без Эмми было бы проще. Эмми, от которой он уходил засветло, по дороге оправляя смятую одежду, провожала Тилля недовольными серыми глазами и, желая как-то уязвить его, демонстративно отказывалась поцеловать на прощание. Сколько он знал таких Эмми, которым постоянно что-то хотелось от Тилля, как он устал от их похожести! После смерти старухи кокетливые намеки превратились во вполне конкретные требования: Тилль теперь может жениться на Эмми, не правда ли? Он должен подхватить ее потрепанный кожаный чемоданчик и отнести в свои новообретенные аппартаменты, предварительно водрузив на пухлый пальчик Эмми колечко с камушком.
- Так что, Тилль? - повторяла Эмми, и ее стеснительно поджатые губы раскрывались подобно цветку. - Когда?..
Он бы и не приходил к ней вовсе, если бы не страстное желание находиться как можно дальше от собственного дома. Счастье, что Эмми не знала о том, что играет в жизни Тилля роль спасательного круга, иначе бы давила на него с двойным усердием.
- А вот бы у нас родился ребенок, Тилль, - восклицала Эмми, и ее лицо, озаренное мечтальной улыбкой, казалось Тиллю особенно смешным. Эмми сделала вид, что целует невидимую крошечную головку: вот, какой бы у нас был малыш, Тилль! А Тилля затошнило: этими губами Эмми минутой назад скользила по его телу, прокладывая влажный маршрут от подбородка до ключицы и ниже, намного ниже... И что же, уже ребенок? Эмми, похоже, вознамерилась опутать Тилля, как паук - муху, сдавить мохнатыми лапками и выпотрошить наизнанку. Нет уж.
Тилль в очередной раз открывал дверь своей квартиры с колотящимся сердцем. Нет, пусто. Пусто, как обычно, хватит уже трястись, Тилль. Скоро даже мертвые стены начнут хохотать над твоим страхом.
Чтобы успокоиться, Тилль решил заглянуть в старухину комнату, открыл дверь рывком и замер на пороге. За время его отсутствия ничего не изменилось, на что он отчаянно надеялся даже в тот момент, когда Эмми по-змеиному выгибалась, впиваясь коготками в плечи Тилля.
Тилль недоверчиво оглянулся, прошелся по ворсистому ковру. Пусто, он ведь почти все выбросил после похорон. Тилль глянул на подоконник, проверил оба кресла и (после короткой заминки) заглянул под кровать. Чисто, как сказали бы в полиции. Ничего.
Тилль, почти успокоившись, собрался было уйти, как вдруг его внимание что-то привлекло. Нет, не может быть, он же вымел отсюда все, все до последней соринки! Что там может лежать, высовываясь из-под ковра? Тиллю на миг показалось, что огромная тварь насмешливо показывает ему язык.
Он нагнулся, дрожащей рукой нащупал небольшой прямоугольный листок бумаги. Нет, не листок, фотографию. И струйка пота медленно скатилась вдоль линии позвоночника.
Это был снимок старухи. Черная юбка, белая блуза, нитка жемчуга на шее: Тилль прекрасно помнил, в чем ее хоронили, помнил восковое лицо, которое впервые за годы казалось ему спокойным. Помнил, как она смотрелась в гробу и помнил, что в голове шальной мыслишкой пронеслось: вот теперь-то старая карга на своем месте, давно ей пора было улечься в деревянный ящик, сложив руки поперек груди.
Тилль точно знал: никто не фотографировал старуху лежащей в гробу. Да и не было на снимке никакого гроба. Старуха стояла, раскинув руки в стороны прямо посреди собственной комнаты, в которой сейчас стоял Тилль. И ухмылялась, ухмылялась во все свое отвратительное, испещренное морщинами лицо.
Тилль, сглотнув, опустился прямо на пол. Последние несколько лет старуха не вставала с кровати - это он знал точно. Тилль выбросил все ее фотографии, которые только нашел - об этом он тоже помнил, как и том, что найденного снимка не было ни в одном из трех альбомов, выброшенных Тиллем.
Тилль дрогнувшей рукой потянулся к телефону: кажется, пришла пора позвать Эмми к себе.
"Ш" - Шалава
интервенцияЭмми освоилась в квартире Тилля на удивление быстро. И пары дней не прошло, как исчез запах одеколона, затхлости и побелки, подменив собой на удивление терпкий аромат ее духов. Полочка в ванной теперь ломилась от той ерунды, без которой ни одна из женщин, подобных Эмми, просто не могла существовать: десятки баночек с кремами, бесконечные мыльца и шампуни, ватные диски и разноцветные маленькие коробочки неизвестного назначения, от пестрости которых у Тилля начинала кружиться голова. Больше всего его обозлила зубная щетка, которую Эмми гордо водрузила в стаканчик рядом с раковиной - так интервенцы ставили флаг своей страны на завоеванных землях.
Нет, больше всего Тилля обозлило то, что теперь от Эмми было некуда деться. Эмми была повсюду.
Но вспоминая, зачем он ее сюда позвал, Тилль успокаивался. Эта субтильная сероволосая мышка весом не больше сотни фунтов казалась Тиллю щитом, за который он в случае чего обязательно спрячется.
- Как же здесь здорово, - щебетала Эмми, намыливая оконное стекло. Да уж, после того как комната Тилля превратилась в примерочную магазина одежды, она, по мнению Эмми, действительно стала вполне пригодной. Тилль терпел и молча улыбался, осознавая, что очень скоро Эмми придется поплатиться за все - о да, он будет платить ей. И обязательно потом выкинет к чертям все ее воняющее ароматическими маслами барахло, как в недавнем прошлом выкинул четыре мешка старухиных вещей.
Будь родители живы, они бы, конечно, одобрили выбор Тилля. А вот старший брат, погибший десять лет тому назад под колесами грузовика, наверняка бы покрутил пальцем у виска. Со шлюхами разве живут, Тилль? Шлюх положено трахать, а не вить с ними семейное гнездышко. Не женятся на них, а ведь на это ведь рассчитывает Эмми, регулярно просматривающая каталоги свадебных платьев на глазах у Тилля?
- Я хочу родить тебе двоих детей, - как-то сказала Эмми, доведенная несколькими движениями Тилля до оргазма. - И чтобы старшим был мальчик. И пусть его будут звать, как тебя.
Тилль уже подумывал о том, чтобы рассмеяться в голос, как вдруг почувствовал смутно знакомый запах сигарет. Почувствовал и похолодел.
- Ты что, курила, Эмми?
- Я? - Эмми удивленно взглянула на Тилля, словно врач, прикидывающий, какое лекарство прописать тяжелобольному пациенту. - Я же не курю, дорогой, о чем...
- Я что, дурак? - рявкнул Тилль, резко встав с кровати и пройдясь по комнате. Здесь пахло табаком, нет: воняло. Знакомый запах. Горький, тяжелый и очень страшный. - От тебя разит на милю. Сама не чувствуешь?
- Тилль, да ты что! - ахнула Эмми, зачем-то натянув на себя смятую простыню. - Как от меня может пахнуть табаком, если я в жизни не брала в рот сигареты!
- Ты не чувствуешь запаха? - немного мягче спросил Тилль, глядя куда-то сквозь нее.
- Конечно, нет, - покачала головой Эмми и для верности заводила носом: - Тут пахнет моими духами... Они горьковаты, да? Тебе что-то не нравится?
"Мне не нравишься ты", - подумал Тилль и обреченно позволил ей притянуть себя назад и ласкать умелыми (она точно шлюха) губами свое вспотевшее тело. Он обернулся по сторонам, будучи совершенно уверенным в том, что...
Нет, они были одни. Но запах табака не исчезал - запах, которого никогда не было в комнате Тилля очень по-хозяйски в ней освоился.
Продолжай, шлюха-Эмми. Скользи ниже, шалава.
Тилль застонал - не от удовольствия, а скорее чтобы поощрить Эмми. Тилль поднял ее голову вверх одним движением руки, желая поцеловать: может, запах собственной спермы у нее изо рта перебьет другой, табачный, который так щекочет ноздри Тиллю?
- Знаешь, Тилль, - сказала Эмми, осторожно поцеловав его в губы. - Все-таки в твоей комнате лучше... Здесь кровать очень уж скрипит.
Тилль только сейчас понял, что трахал Эмми на той самой лежанке, где всего неделю назад лежала старуха.
Тилль нервно сглотнул и отвернулся. Он не помнил, как они с Эмми оказались здесь.
@темы: драбблы, творчество
-
-
30.09.2011 в 02:21"Тварь" понравилась больше всего)
-
-
30.09.2011 в 02:52Тема задается на текущую букву алфавита первым читателем, пришедшим в пост с этой самой буквой, например, на "А" может быть - арбуз, агония, Англия, араб, аняня и те дэ. Насколько фантазия подскажет. Буквы идут от "а" до "я", по порядку, исключая мягкий и твердый знаки, но включая "ы", потому что "ЫЫЫ" - это очень емкая и богатая тема, сами знаете
Выкладка у меня в дневнике в соотвествующей дню и букве теме и у себя в дневах." (с) Bee4
Ценности лично для меня эти драбблы не представляют) Так я борюсь с неписцом)
-
-
30.09.2011 в 03:15