Четыре кната

[Arlene-about]

*робко* 6ое место из 33ех - это ведь не так плохо, да?

Благодарности идут любимой бете, она же выступает в качестве музы -  Martini Rose


Четыре кната

Название: Четыре кната
Пейринг: Аргус Филч/ Серая Дама
Жанр: драма
Рейтинг: PG
Тип: гет
Бета: Martini Rose
Комментарии: написано на четвертый фест редких пейрингов "I believe" по заявке: "Аргус Филч/Серая Дама.Они встречаются в коридорах: мёртвое привидение и, простите, живое. Ведь Филч и сам словно призрак Хогвартса."

Из всех тропинок, ведущих к сердцу женщины, жалость – самая короткая.
(Д. Байрон)


Первого августа пятьдесят первого года в окно дома мистера и миссис Филч влетела сова и, коротко ухнув, уронила на пол тонкий конверт. Миссис Филч, которая на памяти сына никогда не питала особой любви к представителям фауны, с небывалой нежностью провела рукой по грязным, свалявшимся перьям и, немного погодя, потянулась в кошелек за сиклем. Аргус впервые видел, чтобы мать награждала сов звонкой монетой, мама! – о чьей бережливости соседи несмолкаемо травили анекдоты и по-доброму посмеивались, застав в магазине за попыткой сбить цену на мантию или получить в подарок заколку для волос. Поразительное расточительство, сказал бы отец в любом другом случае: первым, что роднило родителей Аргуса Филча, было отношение к деньгам. Но сегодня – нет, сегодня он молча уткнулся взглядом в исчирканный пергамент, нетерпеливо разломав засохший сургуч.

– Как же ты запоздала, милая, – с грустью сказала миссис Филч, продолжая поглаживать сову, и Аргус, почувствовавший себя лишним, потупился, беззвучно отставив свою тарелку в сторону: он просто не знал, что ему делать. Письмо, над которым склонились родители, было мало связано с их работой – в противном случае мать бы не бросила оземь сковороду, едва прочитав на конверте фамилию адресанта. Письма ждали, долго ждали и теперь, наконец получив, с трудом верили увиденному.

– Это по поводу магазина? – спросил Аргус, прекрасно зная, каким будет ответ. Аптекарская лавка, которую на пару содержали родители, явно была ни при чем.

– Нет, – сказала мать, а потом подняла на сына глаза и, помолчав, объяснила: – Это письмо из Хогвартса.

– Хогвартса? – переспросил Аргус – так буднично и спокойно, словно не закипела у него в горле горячая смола, на миг лишив возможности дышать. Десять лет назад это слово стало запретным, как и все, что было с ним связано. Он сам себе дал этот зарок, дал, всхлипнув напоследок в мокрую от слез подушку, и больше никогда уже не колотил по ней в отместку за несбывшуюся мечту. Неужели мечта сбудется теперь?

– Нет, – поспешно сказала мать, очевидно, подумавшая о том же, и виновато добавила: – Директор приглашает тебя работать завхозом.

Завхозом? Ни палочек, ни мантий, ни веселой кутерьмы по ночам, о которой с такой ностальгией вспоминали родители... Пройдет месяц, прежде чем новоиспеченный школьный смотритель начнет школьную травлю, – пока он только пытается смириться с мыслью, что упущенного уже не наверстать. Пройдет еще полгода, прежде чем он научится получать удовольствие от вида алеющих щек, стиснутых в бессилии кулаков и мокрых от слез ресниц.

– Ты подумай, – настоятельно заявил отец и сильно хлопнул его по плечу, другой рукой подняв письмо над головой – будто факел, освещающий тьму. – Решение должно быть только твоим и ничьим больше. Мы с мамой тебя поддержим.

Аргус секунду смотрел в непривычно обеспокоенные глаза, – что вообще в этой жизни волновало владельца захудалой колдоаптеки? – и, ничего не говоря, вышел вон. Поднялся наверх, заперся в комнате и долго-долго сверлил глазами потолок, расплывшийся в глазах смазанным пятном.

Его решение, значит... Учеником ему уже, конечно, не стать, но в замок, о котором он тайно грезил столько лет, он обязательно попадет – нужно только черкнуть в ответ пару слов. И тогда все может быть... Даже настоящее волшебство, которого он никогда не видел воочию: родители, должно быть, не желая его травмировать, не пользовались в его присутствии волшебными палочками. А там, глядишь, и в нем самом проснется с детства дремавшая магия... Может, Дамблдор, – об этом человеке он тоже когда-то решил не думать – потому и предложил тебе это место, чтобы излечить таким образом от немощи?

От этой мысли Аргус вздрогнул и перевернулся на другой бок: он не помнил, когда успел улечься на кровать и яростно сжать подушку. Что, в сущности, терять? Ему двадцать, работает у родителей в аптеке, подписывает ценники. Зачем отказываться – из гордости? Устал, что все решения принимают за него? Даже письмо ведь не дали прочесть... Впрочем, их, наверно, можно понять: волшебных способностей у него – ноль, а для родителей это равнялось отсутствию умственных. Вот он и докажет им, что это не так. Когда на твоих глазах вершатся великие дела, ты волей-неволей становишься к ним причастен. Кажется, это была строчка из какой-то книги – в детстве он их много прочитал...

–... Я еду. И это я точно решил, – заявил он, спустившись вниз.

Эту фразу Аргус прокручивал в голове неоднократно: вплоть до того момента, как оказался на вокзале Кингс-Кросс, с трудом проталкиваясь сквозь толпу провожающих. Из окон гудящего поезда высовывались юные лица – испуганные, растерянные, радостные, – и всех их объединяло, мешало и роднило предвкушение перемен, румянцем отпечатанное на каждом. Аргус настоял на том, чтобы собственные родители остались дома – не в том он возрасте, чтобы его провожать на поезд. Ну и что, подумаешь, сквиб. Да разве кто...

Но разыскивая пустое купе, он сталкивался с настороженными взглядами малышни и внутренне сжимался: а что, если они все знают и видят? Наверно, волшебники сразу могут определить, свой ты или нет... Девочка, которая через пару часов станет первокурсницей, глянула на него и тут же прыснула в кулак – того и гляди засмеется в голос. Аргус сглотнул, резко обернувшись: нет, дело вовсе не в нем, просто сзади стоял какой-то сорванец и развлекался тем, что раздувал ноздри, должно быть, изображая какое-то чудище. Вот только какое?.. В свое время несостоявшийся студент прочел много книг о волшебных монстрах, но получив от колдокомиссии в Мунго заключение «сквиб», уничтожил все. Сначала рвал по странице, потом не выдержал и сунул оставшиеся в печь. Кое-что запомнилось: драконы, например, и гриндилоу. Остальные воспоминания сгорели вместе с бумагой.

Когда поезд наконец прибыл на территорию замка, Аргус почувствовал себя выжатым. Соседями по купе были дети вдвое младше, чем он, но кое в чем уже успевшие его опередить. Он никогда не смеялся так беззаботно, как этот ребенок; только люди, уверенные в завтрашнем дне, могут себе это позволить. Аргус отстал от жизни, безнадежно отстал. Сколько лет он вообще просидел в родительской лавке, надписывая ценники? Настойка валерианы за два кната, зато полынь горькая идет дороже, за десять. Котел за пятнадцать. Экстракт златоглазки – сикль за пятиграммовую баночку... Аргус так привык к черно-белым этикеткам, что иногда прикидывал, а сколько бы стоили люди? Его родители, к примеру, или даже он сам?
До первого августа Аргус был твердо уверен в том, что сам он не стоил бы ни кната. Теперь у него появится шанс узнать свою истинную стоимость – если она действительно превышает ничто.

Конечно, он не пошел смотреть на Распределение – что ему было там делать, среди этой взволнованной малышни, нетвердым шагом ковыляющей до колченогого табурета? Секундный порыв кинуться в центр зала и по-ребячески требовательно закричать о том, что и он, он тоже хочет, чтобы на него надели эту залатанную тряпицу, на которую с таким благоговением смотрела столпившаяся ребятня, Аргус тут же подавил. А за Шляпу он больше пары кнатов ни за что бы не дал.

– Мистер Филч? – спросил пожилой мужчина в темной мантии: он появился сразу после того, как дети гурьбой двинулись дальше, освобождая холл.

– Да, – удивленно ответил Аргус и потупился: мелькнувшая радость (значит, его все-таки ждали!) тут же испарилась. Директор прислал посыльного, перед этим наверняка снабдив его инструкцией, как вести себя со сквибами – недаром незнакомец держался так отрешенно.

– Прошу вас следовать за мной.

Он повел его вдаль – по веренице укутанных тьмой коридоров, которые в своей бесконечности так угнетали Аргуса, что забытый с детства страх темноты всколыхнулся в нем с небывалой силой. Ужас подавил любопытство: он не видел ни факелов, ни мощенных камнем полов, даже не чувствовал, как кружится голова от движения по винтовым лестницам. Потом он проведет очень много времени за ночными прогулками по замку, прикрываясь выполнением своих прямых обязанностей, но все это будет позднее, намного позднее...

Вот и дверь в директорский кабинет – Аргус понял это по тому, как спутник, так и оставшийся для него безымянным, замер напротив уродливой статуи, бросив на него выразительный взгляд. Аргус снова почувствовал неприятное смущение: от него, наверно, чего-то ждут, вот только чего?.. Очевидно, это известно всякому волшебнику, что-то простое и естественное, как вдох. Надо было поговорить с родителями накануне отъезда...

– Простите, виноват. Вы же не можете знать пароля... Я в последнее время очень рассеян... Прошу вас только никогда не принимать желаемое за действительное, – неожиданно выдал мужчина и добавил – уже статуе: – Лакричный леденец.
Аргус не успел удивиться тому, как легко незнакомец чувствует себя в этом мирке: ему несложно открыть дверь, не нажав дверной ручки, погасить свечи в канделябрах одним движением палочки... Вот ты и увидел волшебство, жалкое ничтожество. Только и можешь, что смотреть.

– Я ждал вас, мистер Филч, – с улыбкой сказал Альбус Дамблдор, которого невозможно было ни с кем перепутать. – Надеюсь, замок оказал вам достойный прием?
За все пятьдесят лет знакомства с этим человеком Аргус так никогда и не научится до конца понимать тайный смысл его слов.

– Да, спасибо, – в который раз растерявшись, ответил он, а потом, оглядев кабинет, пораженно замер.

Все золото волшебного мира за одно прикосновение. Задаток – три сотни галлеонов, лежащие на его банковском счету, – отдал бы сразу, не задумываясь. Великолепная, совершенная, превосходящая все его представления об идеале. Бесценна. Три шага вправо: иди, коснись своей мечты. Дамблдор, говорят, щедрый человек, поделится с гостем. Она ведь его?..

– Она значительно старше вас, мистер Филч, – голос директора с трудом вырвал Аргуса из забытья. На миг ему показалось, что вихрь пронесшихся в его мозгу мыслей сведет его с ума. – Стара, но служит верно.

Может быть, Дамблдор возьмет ее в руки и... покажет волшебство? Аргус представил себе внушительную фигуру директора в развевающейся по ветру мантии. В руке у Дамблдора – она, эта палочка. Взмах – рушится целый город, еще взмах – солнце, подчиняясь чудовищной силе, врезается в землю. А если бы эту палочку дали ему, Аргусу, вдруг бы тогда... Оружие волшебника, что и говорить.

Аргус даже головой встряхнул: хватит мечтать. Нет, никто не станет устраивать для него показательные представления.

– Этот человек... Кто он?

– Ваш предшественник. Увольняется по... семейным обстоятельствам, – помедлив, ответил директор. – Хотел убедиться, что найденная ему замена – если вы позволите мне так выразиться – будет достойной.

Безусловно, позволит. Хорошее это слово, оно как нельзя лучше подходит для Аргуса Филча. Навевает, правда, немного странные ассоциации: аптека, обновление товара раз в неделю, если дела идут сносно, или раз в месяц, если покупателей нет. Или труба, забитая нечистотами... Да, чем Аргус, в сущности, отличается от засорившейся трубы? Магия застряла где-то в водостоке, не вытащишь.

– Он показал вам замок?

– Нет, – покачал головой Аргус, все еще не отрывая взгляда от палочки.

– Не сердитесь, если мистер Мартин сделал что-то не так... – сказал директор. – К сожалению, горе, заставившее его уйти с этого поста, несопоставимо с гостеприимством. Вы позволите мне провести для вас экскурсию?

Удивительный все-таки человек. Другой бы, наверно, молча дал ему трехстраничный перечень обязанностей и пригрозил выгнать при первой же оплошности – со сквибами только так и надо, они ведь что дети малые... А Дамблдор, пропустив его вперед, повел по коридору, и свет слабо мерцающих фонарей почему-то тут же загорелся ярче. Так Аргус впервые познакомился с Хогвартсом.

***

Прошла неделя. Свыкнуться оказалось не так уж сложно: разве что ночи здесь были, несмотря на негаснущий фонарный свет, особенно темными. Семь дней, и он уже не удивляется, что ступеньки, бывает, проваливаются под ногами, а лестницы уводят в противоположном направлении. Вот если бы дома было чуточку больше магии... Но родители старались избавить его от всякого упоминания о том, что он живет в волшебной семье. Думали, будет легче. Он никогда не говорил им о том, что это бесполезно.

Ночами он бродил по замку, вспугивая своим сгорбленным силуэтом загулявшуюся молодежь. Не спится – минус балл с факультета. Дерзнете сказать что-то в ответ – еще минус балл. А если вам вздумается достать в его присутствии волшебную палочку, он долгих пару минут будет сверлить вас напряженным взглядом, и вы невольно подумаете, что этот странный человек чего-то ждет... А потом, конечно, тоже отнимет баллы – пять сразу.

Бывало, Аргус подглядывал в дверную щель во время занятий и зачарованно наблюдал за тем, как дети, среди которых должен был быть и он – превращали морские водоросли в золу, пускали орлиные перья в долгий полет одним взмахом палочки, улыбались своим победам и огорчались поражениям. Опомнившись, испуганно оглядывался по сторонам: что, если его кто-то застанет? Завхоз, жадно припавший к замочной скважине вместо того, чтобы рыскать по замку в поисках правонарушителей, со стороны, наверно, смотрелся довольно странно. А что бы он ответил в ответ на справедливые обвинения?..

Как-то раз он едва не выдал себя. Застукал одного малыша за колдовством в башне факультета Райвенкло – тот пытался с помощью заклинания (Аргус не понял, какого именно) очистить стену от налипшей паутины. Увидел Филча, – ученики уже поняли, что этого мрачного человека стоит бояться, – и от неожиданности уронил палочку. Волшебная фраза «минус балл с вашего факультета», – единственная магия, на которую был способен завхоз, – мгновенно парализующая лицевые мышцы правонарушителя, застряла в горле. Аргус неотрывно смотрел на скачущие по отполированной поверхности блики, мысленно прикидывая – сто галлеонов или двести? Нет, никак не меньше двухсот.

Он опомнился не сразу – только когда повисшую тишину нарушил испуганный вздох. Мальчик круглыми глазами смотрел на собственную палочку, крепко зажатую в руке завхоза. Аргус мысленно дал себе подзатыльник – да на что он, собственно, рассчитывал? Что мысленное, – или он все-таки сказал это вслух, – и первое в жизни «Алохомора» заставит каменную гряду расступиться?

– Вы сломали ее?

– Нет, я...

– Но она не работает, я же видел! – голос из испуганного моментально сделался недовольным. Мальчишка почуял слабину и больно ткнул жалом своих слов в ахиллесову пяту.

– Да все с ней в порядке, парень. – Аргус сглотнул и напустил на себя суровый вид. – На, возьми.

– Ой, в коридорах же нельзя колдовать... кажется, – опомнился тот.
Ох, ты подумал о том, чтобы поменяться со мной местами? Райвенкло, что и говорить. Дурацкий настырный Райвенкло – говорят, самые невыносимые и докучливые дети учатся тут. Видимо, это и в самом деле так.

– Иди быстро в свою спальню, пока не снял с тебя баллы! – гаркнул Аргус, надеясь, что эхо его голоса будет еще с неделю преследовать этого баловника в кошмарных снах.

Надо было снять с него все десять баллов, а еще лучше – пятнадцать. Аргус вытер пот, липкой струйкой скатившийся с виска к подбородку. Почему он так разволновался?

Спокойно. Подожди еще немного, месяца все-таки недостаточно. Вот через полгода и у тебя обязательно получится...

– Вы не умеете колдовать?

Он замер, чувствуя, как кровь застыла в жилах, точно вода, превращенная в лед. Нет, только не это... Воображение нарисовало ему за спиной с десяток любопытных учеников, трясущихся со смеху. Пять минут – и о позорной тайне узнает весь замок. Пока она доступна только Дамблдору, но кто знает... Вдруг директор с давних пор привык перемывать косточки новобранцам за чашкой вечернего чая?
Учеников рядом не оказалось: коридор был совершенно пуст, если не считать бестелесной фигуры, парящей в воздухе. Впервые за эту неделю с ним заговорило привидение. Призраки здесь были не очень-то общительны: встретившись с ним, норовили скорее проскользнуть мимо, просочиться сквозь стены, да и сам он боялся с ними столкнуться – неприятно касаться бездушных отпечатков. И вот одно из них, видимо, решило изменить негласной традиции избегать людей. Аргус присмотрелся внимательнее: когда-то оно было женщиной редкой красоты.

– Простите, очень некрасиво с моей стороны, – поспешно сказала она. – Мне не всегда удавалось побороть в себе любопытство – даже при жизни.

– А вам-то что? – невежливо выдохнул Аргус, совершенно не заботясь о том, как смотрится в глазах этого... этой...

Ему бы тогда соврать в ответ, покачать головой и двинуться своей дорогой, но нет: страшно побледнев, он стоял и не отрываясь смотрел на дивной красоты женщину – точнее, на бледный отпечаток, поселившийся в этих стенах после ее смерти. Смотрел и молчал, почему-то зная, что спросила она не затем, чтобы потом растрезвонить эту новость всей факультетской башне, – и остальным башням тоже...

– Еще раз прошу прощения, – тихо сказала женщина и плотнее запахнула на груди шаль, будто четче проведя линию, отделяющую мир мертвых от мира живых.

И только тогда он не мешкая двинулся прочь. Не двинулся, нет, побежал, и бежал изо всех сил, до тех пор пока дыхание не сбилось, заставив его в безмолвном отчаянии припасть к какой-то статуе и ждать. Минут через десять (или больше?) он уже не боялся, что сердце пробьет насквозь грудную клетку, и наконец встал. Конечно, ее не было рядом, он и не рассчитывал на то, что она двинется за ним. Зачем бы ей это делать?..

Чтобы как-то отвлечься от того, что произошло, он начал вспоминать о событиях минувшего дня. С утра отловил пару мальчишек, практиковавшихся в летучемышином сглазе прямо у парадного входа – в этом году Гриффиндор утратил все шансы на Кубок школы. Потом двинулся в библиотеку – слишком много из подслушанного урывками оставалось для него неясным. Наверно, поэтому с магией все еще не получалось. Но он верил: придет время, и начнутся те самые всплески, которые сегодня за завтраком перетирала ребятня – кто-то начал поджигать мебель в семь лет, кто-то уже в пять мог одним махом перепрыгнуть через высокую изгородь... Он тоже сможет, только попозже. Книги, говорят, творят чудеса.

После библиотеки отправился к себе, нашел там сову с привязанным к лапе письмом, в который раз удивившись изменчивости судьбы. Еще с полгода назад мать морщилась при одном упоминании о совах, а теперь завела собственную – чтобы всегда быть в курсе сыновних дел и в случае чего...

Конечно, ничего такого он ей не писал. Только предсказуемое «мне все нравится» и «каждый день открываю здесь что-то новое» и жестко обрывал письмо припиской «изменений нет», поскольку истинная причина столь активной переписки таилась именно в этом. Все надежды на сей счет он оставлял при себе.

А потом – ночной патруль и бесконечные замечания, и бесчисленные баллы, отнятые у факультетов – за дело и без... Аргус чувствовал, что не может остановиться, но только сейчас понял, что, кажется, заходит в тупик. Дети ведь были ни при чем. Они не виноваты в своей глупости, а в том, что они его превосходят – тем более...
В следующий раз он встретил ее случайно – задумался во время очередной прогулки, прокручивая в голове все выученные сегодня заклинания. Надо бы заказать палочку в лавке Олливандера – без нее он вряд ли вообще когда-нибудь добьется успеха.
Увидел и замер. Так получилось, что в минувшие пару дней он совсем не думал о ней – подумаешь, мертвая бестелесная женщина, пусть и красивая... Он видел в жизни красивых женщин, и они не вызывали у него ничего, кроме злости, потому что красота для него с детства равнялась недоступности. Как та самая волшебная палочка, на которую он не отрываясь смотрел в день своей первой встречи с Дамблдором...

– Я знала, что встречу вас здесь, – сказала она, и Аргус только теперь понял, что оказался в райвенкловской башне.

Она посмотрела на него очень внимательно: наверно, ей впервые довелось так близко видеть перед собой сквиба. Усилием воли Аргус заставил себя держать голову прямо, но вряд ли получилось скрыть краску стыда… Благо здесь было довольно темно.

– Я... – начал Аргус и задумался. О чем он, собственно, ей скажет? Да, я сквиб, вы только сохраните это в тайне, пожалуйста. Конечно, такого бы себе даже он не позволил. Зато спросить чем, собственно, вызван этот интерес, отважился.

– Человек, исполнявший обязанности смотрителя до вас, мне никогда не нравился, – ответила она, взмахнув волосами. Наверно, они потрясающе пахли, когда она была жива, подумал Аргус и вздрогнул от этой мысли.

– Почему он ушел? – пробормотал Аргус, совершенно не рассчитывая на ответ. Странный это был разговор, он никогда еще таких не вел. И никогда не ждал ответов с таким нетерпением, усердно ковыряя ботинком каменным пол.

– Мне это неизвестно, – сказало привидение. – Но не было ни одной комнаты, в которой он бы чувствовал себя уютно... Надеюсь, с вами получится иначе... Как вас зовут? – спросила она вместо того, чтобы залиться смехом и ткнуть изящным пальцем в его сторону – Аргус был уверен, что она сделает это еще в первую встречу. Не сделала.

– Аргус Филч. – Сейчас бы ему отпаренный котелок и тросточку... Нет, в те времена – которыми все еще живет она – он был бы обязан вложить в ножны меч и грациозным жестом слезть с коня. Но Аргус только и смог, что склонить голову и смущенно потупиться.

– Елена. Елена Райвенкло.

Райвенкло... Мерлин всемогущий, так она дочь самой Ровены! Сколько же лет назад ее бесплодный призрак появился в стенах замка?..

– Я не в обиде на вас, – брякнул Аргус, который вдруг захотел снова оказаться в переполненном холле, рыская в поисках школьных нарушителей – это бы избавило от сотни ненужных мыслей, завертевшихся в голове, и ощущения собственной глупости, ставшего привычным. – Я хочу сказать... Вы извинялись передо мной. Не надо, все нормально.

Елена кивнула, с виду ничуть не удрученная его невежеством, но Аргус все равно подумал, что парой фраз умудрился все испортить. Все то, что успел за долгих пару минут себе навыдумывать. Хуже, наверно, сделать нельзя, не так ли?

– Вы позволите вас проводить, Елена? – сорвалось с языка, вышедшего из-под воли.
Нет, все-таки можно.

– Я бы позволила вам, Аргус, если бы мне было куда идти, – сказала Елена и на миг сделалась еще более матово-прозрачной, чем была.

– Что вы хотите... – он осекся. Для привидений не существует физических преград, – да, чтобы понять ее, приходится воскрешать в память обрывки прочитанных книг, – но и приют отыскать им негде. Некоторые проводят вечность у собственных надгробий, пожирая глазами место, где упокоились их тела; кое-кто остается, чтобы бередить совесть тех, кто оказался как-то причастен к их смерти, а кто-то просто боится полностью уйти за черту, и поэтому одной ногой стоит здесь... Интересно, чем был обоснован ее выбор?

Аргус промолчал, проглотив назойливый вопрос: даже ему, не получившему столь светского воспитания, хватило ума понять, что этого делать не стоит.

– Но я могу дать вам свою руку, – неожиданно сказала Елена, и – он был почти уверен: будь перед ним живое лицо, оно бы заалело румянцем.

Она приблизилась так стремительно, и ему почему-то подумалось – спустилась с неба. Аргус стоял не шевелясь, боясь спросить, что должен делать. Поцеловать ее руку или просто сжать в своей? Но... как это возможно?

Пройдет много лет, прежде чем он сможет вспоминать об этой минуте без содрогания. Память, державшая его в тисках страха, отпустит, а смирение подменит собой горечь. Но он так никогда и не сможет думать о мерцающих пятнах на платье Серой Дамы с равнодушием и так никогда и не спросит, откуда они у нее; даже будучи шестидесятилетней обрюзгшей развалиной, снискавшей ненависть каждого камня, он не сморщится, мысленно представляя себе жемчужные руки Дамы и собственное тело, предательски откликнувшееся на несмелую ласку.

Нет, он не чувствовал того мертвенного холода, который в его воображении так неприятно отдавался где-то внутри. Только дрожь – по всему позвоночнику, точно вереница муравьев, резвой гурьбой огибающая пологий холм. А щека горела – в том самом месте, которое тронула Дама – и запылала сильнее, едва она отдернула руку, точно испугавшись того, что натворила.

Аргус снова, как и в первый раз, кинулся прочь. Этой ночью он впервые взял в руку фонарь, честно признавшись сам себе, что, несмотря на неполные двадцать, уже стареет – зрение начало подводить; и теперь, во время бега, громоздкий светильник с неприятным стуком бил его по рукам. Если бы стены умели смеяться, они бы сотрясались от хохота. Он добежал до ближайшего закоулка и осел на пол – на более долгий маршрут сил бы ни за что не хватило. Провел рукой по щеке, точно убеждаясь в том, что все еще жив, а не остался лежать бездыханным телом у райвенкловской развилки. Коснулся кончиком пальца губ, которые еще никогда не целовала женщина. Ощупал себя всего, растер занемевшее тело и почувствовал себя бабочкой, впервые покинувшей свой кокон.

При следующей встрече Елена снова попросит прощения, и Аргус кивнет, решив не уточнять, за что именно. И будет много светских бесед, и дежурных фраз, и не будет того главного, что вертелось у него на языке.

Той ночью Аргусу впервые снилось волшебство. Утром он отправит родителям короткую записку, в котором напишет всего одну фразу: «Изменения есть.»

***

В следующий раз Дамблдор позвал его к себе незадолго до Рождества, и Аргус, предвкушавший долгий допрос, готовился как ученик – к экзамену. Родители хорошо помнили пору своей юности и неоднократно говорили о том, как докучлив директор. Аргус воспринял эти слова очень серьезно и заготовил подробный отчет – то был перечень нарушений школьной дисциплины, таблица баллов, отобранных у каждого факультета и общая картина того, что творится в замке по ночам.
Дамблдор, однако, ни словом об этом не упомянул.

– Я вижу, вам нравится здесь, мистер Филч, – с улыбкой сказал он, наверняка задумавшийся над причиной представших его глазу изменений: вместо угрюмой растерянности в облике школьного завхоза сквозил трепет. Иначе и быть не могло, вот только директору об этом знать совершенно незачем.

– Конечно, директор, – кивнул Аргус, которому не терпелось, наконец, отчитаться и двинуться по знакомому проторенному маршруту до райвенкловской башни.

– Я надеюсь, что вы не потеряете энтузиазма. Возможно, ночной патруль не столь увлекателен, как... многое другое, но я уверен, что вы смогли найти определенную прелесть в том, чем занимаетесь.

Сердце екнуло – не от страха, скорее – от неожиданности. Конечно, он не может ни о чем знать: истинная причина всех этих светских бесед навсегда останется тайной завхоза. Его – и ничьей больше.

– Не потеряю, – без былого пыла ответил Аргус, все больше желая покинуть этот кабинет. Палочка, торчащая из кармана голубой директорской мантии, уже не волновала его так, как полгода назад. Честно говоря, в тот момент ему было почти все равно.

– И также выражаю надежду на то, что неожиданности, с которыми вы можете столкнуться в этих стенах, будут исключительно приятными, – добавил директор и до того внимательно посмотрел на Филча, что последнему стоило неимоверных усилий усидеть на месте. Под этим взглядом было очень неуютно. – Я говорю так потому, что... не у всех это получается.

– Вы говорите о том, кто был до меня?

– Мистер Мартин, – кивнул Дамблдор, – к сожалению, некоторые переживания оказались для него слишком сильны...

– Но зачем было уходить? – недоуменно спросил Филч, только теперь поняв, как сильно он обязан своему предшественнику. Кабы старик не решил отправиться на заслуженную пенсию, Аргус день-деньской коротал бы дни за аптечным прилавком. И никогда бы не узнал магии темных коридоров Хогвартса.

– Объект переживаний, находящийся рядом, не позволял ему достойно выполнять своих обязанностей.

Вот оно как... А ведь Дамблдор мог говорить сейчас о чем угодно, но мысли Аргуса двигались в одном направлении – Елена. Нет, конечно, он не знает. А эти предостережения – наверно, просто так... Кто его поймет, этого странного, чудаковатого Дамблдора – уж точно не юнец, впервые в жизни почувствовавший себя на сотню галлеонов.

– Я не повторю его ошибок, – твердо заявил Аргус и решительно отказался от третьей чашки чая.

***

Для счастья не хватало немногого – всего лишь пары искорок, мелькнувших в воздухе, всего лишь стакана воды, подогретого одним лишь мысленным посылом, всего лишь... Всего лишь магии. Аргус выбивался из сил, тратя бесчисленные ночные часы на то, чтобы чему-то научиться. Таясь, пробирался в Запретную Секцию и пролистывал десятки, сотни томов, в каждом из которых могло быть что-нибудь, способное ему помочь – и все было тщетно. С волшебной палочкой или без, но он так и не научился простейшему «Вингардиум Левиоса». Решив не отчаиваться, продолжал дальше – до тех пор, пока бессилие не пригибало его к полу. Он действительно чувствовал себя раздавленным и клял за то, что обманул родителей в том самом письме – ведь то, что интересовало их, на самом деле оставалось неизменным...

Как и другое: тьма коридоров и матовое свечение силуэта, неотступно следовавшее за ним, Аргусом. Да, они встречаются в коридорах: мёртвое привидение и, простите, живое. Ведь Филч и сам словно призрак Хогвартса. Он не уверен, что ученик, бывало встречающийся им на пути, боится его меньше, чем спутницу – хотя что толку бояться мертвых?.. Но люди боятся же, панически, до дрожи в коленях опасаются привидений – он сам видел. И потом мысленно много раз повторял себе, что все еще жив.

– Вы знаете, ваше общество для меня – как лекарство от скуки, – сказала однажды Елена, а он промолчал, спросив себя, отчего ее называют Серой Дамой? Почему История Хогвартса завела эту традицию, которую потом подхватили иные поколения? Наверно, когда она умерла – надо чаще себе об этом напоминать – на ней было платье этого цвета. – Мистер Мартин совершенно не умел поддержать беседу...

А он разве поддерживает? Только и может, что кивать и прожигать мерцающий силуэт восторженным взглядом. Однажды, когда последняя попытка приобщиться к магии окончится провалом, он озлобится и начнет превращаться в отвратительного червя, выгрызающего сочный плод радости из всех подряд; потом, после двадцати одиноких лет, прошедших с момента смерти родителей, заведет кошку – такую же угрюмую, как он сам, но только не сейчас, сейчас он не думает ни о чем, кроме того, как общество женщины может скрашивать жизнь.

Случайно подслушав в пустом классе любовное воркование парочки старшекурсников, они обменялись робкими улыбками. Впервые в жизни Аргус и не подумал наказывать нарушителей.

– Они любят говорить о том, что им непонятно, – зачем-то сказал он – разбить молчание, наверно. – Особенно в этом возрасте.

– В любви нет ничего сложного, мистер Филч, – улыбнулась Елена. Он старался не думать о причине, по которой ее улыбки в последнее время получались такими холодными. – Даже для мальчиков пятнадцати лет.

– У них в голове ветер, а не любовь.

– Не говорите... Они многое уже понимают, и об этом – тоже. Любовь стоит того, чтобы отдать за нее жизнь.

– Вы отдали жизнь за любовь? – усмехнулся Аргус и захотел тут же отрезать себе язык за эту усмешку. Просто не знал, как скрыть волнение, мелкой дрожью пробежавшееся по телу – этот вопрос был для него очень важен.

– Пожалуй... – помедлив, сказала она и глянула куда-то вдаль. – Я всю жизнь была влюблена безответно. Сама в себя.

– Жалеете? – спросил Аргус, не зная, верить ей или нет.

– Нисколько, – ответила Елена и улыбнулась. Улыбка озарила ее лицо, навсегда оставшееся юным. Оно могло бы состариться, покрыться сетью рытвин-морщин, сморщиться и стать похожим на печеное яблоко, какими часто становятся старческие лица. Она могла бы раздать еще много улыбок придворным дамам и кавалерам, но вместо этого улыбалась ему – сквибу, родившемуся спустя тысячу лет после ее смерти.

Им бы встретиться пораньше – веков на десять... Он бы, наверно, получил однажды право взять ее за руку – естественно, уже находясь в статусе ее супруга. Супруг дочери Райвенкло без капли волшебной силы – Мерлин, да это же смешно... Как хорошо, что привидения не могут читать мыслей.

Он читал о ней, много читал. Стесняясь спрашивать, как всякий человек, смертельно боящийся раскрытия своей тайны – уже второй, – он штудировал книги, и знал теперь, что она умерла в девятнадцать. Что была тщеславна, умна и горделива, за что однажды поплатилась, отказав одному барону – тому самому, чей призрак до сих пор вселяет страх Аргусу одним своим видом...

– Если бы... вы... Я мог бы умереть и остаться здесь, с вами, – брякнул Филч, совершенно не представляя себе, к чему приведут его слова, но чувствуя страшную потребность их произнести.

– Что вы имеете в виду? – спросила Елена, и удивление, прозвучавшее в ее голосе, было совершенно неподдельным.

– Я... я хотел бы остаться в этих стенах. В башне Райвенкло. – Каждое слово давалось ему с болью – горло сковал мучительный спазм. – Навсегда.
Повисло молчание, и Елена долго не хотела его нарушать. Ее лицо, замершее прямо напротив его собственного, никогда еще не было более красивым и холодным, чем сейчас.

– Вы позволили мне прикоснуться к вашему одиночеству, – с расстановкой сказала она. – Но это еще не означает, что я дам вам тронуть мое.

– Но как же...

– Довольно, мистер Филч. – Эта резкость в ее голосе тоже была ему в новинку... Все было новым в этом жестком тоне, взгляде, облике... – Вы уже освоились в этом замке, но за прошедшие полгода нисколько не изменились. Вы злы и желчны, вы завидуете и ненавидите каждого человека, которого встречаете на своем пути – и все потому, что у него есть знание, неподвластное вам...

– Прошу вас, я...

– Я говорила вам уже: ваше общество для меня – лекарство от скуки, и полагала, что это взаимно. Но хватит. В вас нет магии, и я подумала, значит, есть что-то другое... И этого другого должно быть так много, что волшебство, данное при рождении мне, казалось бы детским ребячеством в сравнении с этим... Но я ошиблась.

– Я...

– Любите меня? А я умерла от любви к самой себе. Пусть и раскаялась в этом, – добавила она, и черты лица на миг смягчились: Серая Дама унеслась памятью на целую тысячу лет назад, наверно в тот самый день, благодаря которому однажды встретила мальчика-сквиба.

Он словно ожил, затрясся и кинулся к ней, желая непонятно чего – то ли удержать, то ли закрыть ей рот тем способом, о котором грезил почти полгода... Но все было бесполезно. Она бесплотной тенью прошла сквозь него, и внутренности Аргуса сковало мертвенным холодом. Холодная, мертвая женщина – да, это так.

Он не помнил, как ринулся прочь и даже не усмехнулся тому, что в третий раз убегает от женщины. Не помнил, как отчаянно несся прочь по коридорам, молясь, чтобы никто не встретился ему по дороге в его обитель – в таком состоянии он был способен на убийство. Голыми руками, без палочки задушил бы любого – бедолага просто не успел бы достать свою.

Добежал и уткнулся пылающим лицом в подушку. Все правильно, правильно, правильно. Не нужен такой женщине сквиб – она, даже будучи мертвой тенью, достойна лучшей доли. Найдутся еще те, кто, таясь, будут искоса смотреть на ее красивое лицо, ничуть не испорченное смертью.

Что он себе выдумал, что смог ее чем-то заинтересовать? Вздох, чепуха... То, что он заглушил в себе много лет назад, от чего отказался и теперь с неожиданной решительностью дерзнул обрести, оказалось миражом, обманкой, как и собственные магические способности.

Хватит уже, довольно. Он вытер рукавом мокрое лицо, к которому больше никогда не притронется ни одна женщина, и сел за письменный стол. Родители уже неделю уговаривали его вернуться домой на рождественские каникулы – что ж, так он и сделает. И никакое это будет не бегство, о, замок еще много лет будет трепетать, заслышав эхо его шагов... Но это все потом, сейчас – подальше отсюда. Пары недель должно хватить.

Он поискал взглядом бумажные конверты, не нашел, вытряхнул родительскую посылку в надежде найти хоть один. Аргус не всегда писал им ответы, поэтому они вкладывали туда конверт, чтобы таким образом уговорить его на пару строк...
Конвертов было несколько, но не пожелтевшая бумага привлекла его внимание. Оказывается, Аргусу еще месяц назад прислали лекарства, когда-то подписанные его же рукой. В первой баночке – от бессонницы, за три сикля, дорогое, но помогает прекрасно. Во второй – для улучшения памяти, и если бы он обратил на него внимание раньше, то возможно... Нет, глупости: сквиб – это навсегда. Как и неудачник.

Последняя баночка была самой маленькой и самой дешевой. Лекарство от скуки.

Всего четыре кната.

Аргус опустился на пол и захохотал – он смеялся над замком, над Еленой, над родителями и, конечно, над собой смеялся больше всего.

Что ж, выходит, все было не зря. Теперь он точно знал собственную стоимость.

---fin---